Ирина АРГУТИНА
Линия перемены дат
Ирина Марковна Аргутина родилась 7 июля 1963 года в Челябинске,
где живет и сейчас. Окончила челябинскую школу N 1 имени Энгельса, затем ЧелГУ по
специальности "Химия". Работает инженером на кафедре ЭВМ ЮУрГУ. Замужем, воспитывает
сына Александра.
Стихи Ирина начала писать еще в юности, постепенно составляя собственную
"иллюстрированную карту" окружающей действительности (одно из самых первых стихотворений
в ее "самиздатовском" сборнике датировано 1977 годом).
Первая малотиражная книга стихов "Свободные скитальцы" вышла
в 1999 году в издательстве "Фрегат", а в 2001 году в издательстве
Татьяны Лурье появилась книга "Время поить пески", получившая в 2002 году
на выставке челябинских издательств первую премию в номинации "Книга-дебют".
Стихи Ирины Аргутиной публиковались в "Антологии уральской поэзии" (2003 г.),
в ряде коллективных сборников, в литературных журналах "Урал", "Уральский
следопыт" (Екатеринбург), "День и Ночь" (Красноярск), "Врата Сибири"
(Тюмень), "Уральская новь", "Новый ковчег" (Челябинск), "Берег А"
(Магнитогорск), а также в литературной газете "Lite" (Балтимор, США).
По рекомендации Всероссийского совещания молодых писателей, состоявшегося
летом 2003 года, поэт Ирина Марковна Аргутина принята в Союз писателей России.
Представляем читателю новую книгу стихов Ирины Аргутиной "Линия
перемены дат".
Открывается она словами
...И загудит над кострами осенними
ветер ли, колокол...
Это стихотворение о том, что "...нет остановки. Движение не прекращается".
Поэт продолжает осмысление жизни (как текущего момента собственной, так и Жизни вообще)
с последующим мучительным поиском настоящих, единственных слов.
Слова стали другими.
Вернее, не собственно слова и не стихотворная техника. Другим стал угол зрения, способ
фокусировки изображения, хотя и в новой книге есть стихи, продолжающие предыдущую ("Время
поить пески"), например "Биография", где автор выводит лирического героя
стихотворения "Море волнуется" на "линию перемены дат", "Мадонна",
"Змея", "Кот".
В новой книге больше нет готовых решений, жизнь перестала раскладываться на то, что
правильно, и то, что неправильно:
На воздух!
Под ногами река асфальта
сольется с таким же небом -- как джин и тоник.
По серому в черно-белом бредешь,
Джон
Дальтон,
впервые осознавший, что ты дальтоник...
Новое зрение болезненно до рези в глазах. Но прежний взгляд уже невозможен, даже если
смотришь на то, что всегда любил и продолжаешь любить. Например, на родной город:
Злой подросток
этот город, курящий "Приму"...
"Этот город" и "Возвращение к цикадам" -- суровое признание в любви
к Челябинску, это вечная тема вечного возвращения:
Дым Отечества там, где север.
Рыжий запах смолы и серы,
он плывет на восток и юг...
И поэтому я вернусь
к площадным перебранкам улиц,
к заключенным в гранит цитатам...
В чем же причина этого "оптического феномена" измененного зренния? Возможно, в том,
что пройдена линия перемены дат. Автор вступил в тот период, который сам же невольно и
пророчески предсказал в "Элегии":
Нам трудно будет в декабре,
Его мы плохо переносим...
Наступила пора мучительных страхов и боли за близких, и эта боль стала главным несовершенством
мира.
Нетерпеливо, с первой повестки,
той, на скрижалях,
ждали по осени манны небесной.
Снова дождались:
.....................
С Карского моря на испытанье
послан мучитель,
в лица швыряет манну горстями:
вот, получите!
...Тают крупинки. Вот и слезами
мирно повисли.
То ли прощение, то ли экзамен.
Помни о жизни.
Помни о жизни. Это чистый остаток, это то, что получится после попыток примирить "дано"
и "надо" в "Новом стоике", после ужаса "Жука" и "Небесных
волков" ("Бог с тобой").
Это почти библейское "Памяти деда".
Это "Мне так хочется жить".
Это "Август" и "Журавли".
Древнейший поэтический образ жизни как лабиринта пережит каждым, кто хоть раз метался
в поисках выхода. Поэт на своем пути оставляет стихи как знаки прйденного и стихами же
намечает новое направление:
Закружив октябрем
в лабиринтах домов
и простуд,
заплутав октябренком,
пугливо несущим
страдание,
заплатив по счетам --
глянь: долги все
растут и растут,
и расплата становится способом
существования,
для которого дни отмеряет скупой казначей.
Каждый день по-осеннему короток
и
непростиран.
Но когда от вопроса "за что?"
дорастешь до "зачем?"
-
то в стене появляется брешь,
а за ней перспектива
неизвестных ответов
на твой несказанный
вопрос,
и, бумажной метелью
судьбу испытав
напоследок,
забывая про вес,
первый раз выпрямляешься
в рост
и шагаешь в пролом
на глазах обомлевших
соседок.
Мировой поэзии хорошо знаком этот путь, "тяжкий путь познания" -- от "Песен
невинности и опыта" Уильяма Блэйка до "Песен невинности и опыта" Иосифа
Бродского. Это те бесценные опыты переживания, которым посвящен финал книги "Линия
перемены дат":
Ничего не попишешь
(Все
камни разбросаны.
Собирай урожай и на скудость не жалуйся).
Напиши эти вишни.
До
будущей осени
хватит вишен тебе от нечаянной шалости.
И -- до нового августа
с
этими вишнями,
открывая порой неслучайным попутчикам
перламутровый глаз
человека
пожившего.
Осененного болью.
И
дальше живущего.
Мне очень дорога эта книга. В ней мужество и мудрость, сила и беспомощность. Она может
оказаться необходимой, как горькое лекарство или как пожелание счастливого пути идущему.
Владимир ЛУРЬЕ
