ДЛЯ ЧЕГО НУЖНЫ ПИСАТЕЛИ? Новая книга Кирилла Шишова "Варламовские тетради" Сам автор отвечает на этот вопрос так: "Наверное, только для того, чтобы не просто замечать, но и записывать закономерности добра на этой земле..." Форма книги -- тетради, почти дневники, состоящие из стихов и прозы. Прозы не всегда художественной, но всегда достоверной в деталях. Время действия -- три года: 2000, 2001, 2002. Место действия -- село, названное в честь основателя Верхне-Увельской слободы Варлаама Красильникова, в ознаменование подвигов его. Герой -- человек. В книге собраны размышления Кирилла Алексеевича о переломном времени. Времени, когда одно изрядно истоптанное историей и историками тысячелетие сменяет новое, с иголочки, без единого пятнышка и морщинки. Формальность -- от рождения легендарного человека, отсчитали круглое число лет и объявили эту дату "миллениумом" -- линией перемены эпох. Попробую выразить впечатления от прочитанного, назвав каждую часть в соответствии с авторским замыслом. ОТМИРАНИЕ ВЕКА Век двадцатый у Шишова, как гроза, которая "уходит спешно, ругаясь, шамкая, ворча". Уходит время, но еще не ушло. Рановато, рассматривать, препарировать как лабораторный образец век, который побил все исторические рекорды по жестокости и безжалостности, по количеству озарений гениев в науке и искусстве, по отрыву от колыбели человечества -- Земли. И берется лирический герой за ревизию окрестностей, того, что видно невооруженным глазом: дома, ближнего леса, дороги, сада, друзей живых и ушедших. Особо пристальному изучению подвергается время, выраженное в возрасте автора. Выводы -- один печальнее другого. Одичавший Дом, простоявший полвека -- пол-сумасшедшего века -- без хозяина, с трудом поддается приручению. То и дело проявляет норов, постоянно открывается разными гранями своего неспокойного характера. "Нам целый мир -- пустыня" - это о природе. Думал ли Александр Сергеевич, что через неполные двести лет его слова обретут такую зловещую интерпретацию. Можно сколько угодно созерцать по телевизору экологические катастрофы то на побережье Средиземного мора, то в бразильской сельве, но когда лес, видный из окошка сельского дома, нездоров, поражен какой-то хворью... Тут уже не до созерцания. Хочется встать, хочется вмешаться, хочется крикнуть... Тем более, что гибнут самые что ни на есть российские деревья -- березы. Так недалеко и до судьбы чеховского вишневого сада: ...вырубит топор ухарский На топку символы Руси. Кто-то скажет, что уж больно патетично, но больно и потому патетично. Как трудно достаются в мире истины -- Семья и дом, и дети, и стихи, Когда сопротивления бесчисленны И так сладки и неги, и грехи... Все чаще из круга знакомых и друзей уходит кто-то не сказав ни слова. И не окликнуть, не попросить прощения, не вернуть ситуацю к началу пути. Возраст юности сменяет возраст зрелости, возраст потерь и философского к ним отношения. Небольшой цикл стихотворений так и называется "Возраст мудрости". В них -- не ответы, в них только поиск направлений к возможным ответам на вечные вопросы. И отчаянный вскрик: "Жаль, когда старики умолкают. Сам стариком становишься. Одиноким волком". Большую часть первой тетради занимает венок сонетов "Поездка в Аркаим". Сонеты -- любимая поэтическая форма автора. Строгость их формы сама призывает к строгости и ясности мысли. Где как на на Аркаиме -- месте паломничества наших современников, в некоем прагороде, построенном на месте щедро осиянном космической энергией размышлять о судьбе мира и века, о путях человека и Человечества. Вывод неутешителен: Распятия Природы на кресте Мы жаждем, обуянные соблазном... И эти -- уж не детские -- проказы Откликнутся не мифом о Христе. Казалось бы, дальше ехать некуда. Как говорила героиня пьесы Михаила Рощина: "Гиря -- вот она -- в пол уперлася". Но художник тем и отличается от простого смертного, что находит сразу несколько выходов из безнадежной ситуации. И находит, как настоящий мужчина, -- в женщине: О, Женщина -- владыка ритуала, Искусства мать и дева красоты, Природу на себя ты обменяла, Самой Земли приняв в себя черты. И с этой истиной не поспоришь. НА РАЗВИЛКЕ Новая тетрадь. Новое время. Развивая тему женщины, автор приходит к парадоксальной параллели: закончился век -- умерла мама. Ее жизнь впитала в себя время, срослась с ним. Эта параллель будет прослеживаться на протяжении всей тетрали. Прием довольно известный: большое познается в малом. Но тут жизнь-перевертыш подбрасывает сюрприз. Одно-другое тысячелетие, а уж тем более один-два века -- мгновение для планеты. Космос же человека необъятен. Так что малое -- время, познается в большом -- в человеке. А мамы не будет. Не будет Теперь уж совсем. Навсегда. Пусть март даже воды разбудит -- Замерзнет слезами вода. А мама была молода, И кто ее нынче осудит, Что брак ее был безрассуден И много принес ей вреда. И дочь появилась в изгнаньи, И сын в нищете родился, И муж на войну, на закланье, Ушел. И исчез. И иссяк... Теперь -- все былое... А горе Стоит, как и прежде, во взоре... Вторая тетрадь почти полностью посвящена исследованию космоса человеческой души. Встречаются там стихотворения на злобу дня: о Чернобыле и производственном объединении "Маяк", о первом президенте России и о Гражданском форуме. В состав тетради даже включен вариант предисловия к книге, в котором автор, рассуждая о глобальном значении России для человечества, приходит к тому же -- единица важнее чем множество. "Родившись на стыке континентов и веков, вышколенный истязанием духовной жажды целого, беру я в руки перо, чтобы поведать самому себе смысл моей собственной судьбы, в которой влиты тщета родителей и учителей, наставников и сотоварищей, соузников мрачных эпох и ревнителей поисков Совести и Чести..." И новый поворот. Горе ухода матери трансформируется в Балладу о сумасшедшей матери-России -- самое сильное и самое трагическое стихотворение книги: Не покидают мать, когда больна, Пусть даже сумасшедшая она, Хотя она торгует лишь собой -- Схвати ее и уведи домой; Печь растопи и тесто замеси -- Корми, но ни о чем не расспроси. Пусть убежит без разума опять -- О подаяньи станет умолять -- Иди, подай и поцелуй ее, И снова уведи в свое жилье. И ночь и день ухаживай за ней -- И пусть пройдет еще не мало дней -- Любовь и нежность, верность и тепло, Пусть станут для тебя, как ремесло. ............................................................. Вот так, земляк, и нет иного нам, Чем быть до смерти верным матерям... Что еще сказать после этого? Все будет лишним. ПОБЕДА НАД СОБОЙ Но Кирилл Шишов находит новый путь. Новый и для него. Замечательный цикл из семнадцати стихотворений "В твоей стране..." показывает нам нового поэта. Любовь и только любовь может притушить горе, помогает обрести новый смысл жизни. Сонеты Шишова перекликаются с сонетами Шекспира и Петрарки, Бальмонта и Северянина, со стихотворениями Юрия Живаго. Как совпадают наши силуэты, Когда свеча отбрасывает свет... Рифмуются, как строчки у сонета, Груди и впадин плавный силуэт. Сопряжены вдвоем мильоны лет, Как горы с небом на закате лета, Мы сладко замираем от секрета Гармонии, ища в себе ответ. И в этой бесконечности контакта Прохладной кожи, пальцев, рук и губ Сама Природа с ей присущим тактом Колдует только с теми, кто ей люб. Она нас отбирает бессловесно Какой-то сказкой близости чудесной... Третья тетрадь вся о любви. Попадаются там случайные стихотворения о разном, но их случайность только для того и нужна, чтобы мы -- читатели -- не забывали: временя меняются. а любовь остается. Такой странный вывод, такой странный итог второго тысячелетия от Рождества Христова, двадцатого века человечества, верящего в Иисуса из Назарета. Не могу не отметить одно стихотворение из третьей тетради: "Голубиная стая" -- еще одна парадоксальная аналогия: ...мы птицы, Любим вольный и юный полет И воркуем, коль время влюбиться, Истлеваем, коль время придет... Мы - не хищники, нрав голубиный, И не очень большие творцы... Высыхает отец возле сына... И помет мечут в деда птенцы... Книга захлопнута. Варламовские тетради перелистаны. Переходный период истории закончен. Пришла пора настоящего осмысления. Интересно, сколько веков понадобиться, чтобы понять прошедшее? Наивную попытку предпринял Кирилл Шишов: с налета, с наскока осознать что такое жизнь. Этим занимались до него, этим будут заниматься после него. Но для этого и существуют писатели. В этом их предназначение, что бы об этом не говорили. Владлен ФЕРКЕЛЬ