Челябинский глобус. Титульная страницаИз нашей коллекции

  Литература

Обложка книги "Календарные песни"  

Константин РУБИНСКИЙ
СТИХИ

                ***

Ангелы бывают белые и золотые.
Иногда ангелов не бывает вовсе.
Вместо них - дети.
Дети бывают маленькие и большие.
Иногда детей не бывает вовсе.
Вместо них - люди.
Люди бывают смирившиеся и другие.
Иногда людей не бывает вовсе.
Вместо них - травы.
Травы бывают влажные и сухие.
Травы всегда, всегда бывают.

                           ***

Если бы в плазме пламени мы планиды
не искали своей; если бы не пытались
угадать все тайны, все пирамиды,
все химеры, что там вставали и распадались;

если бы не постигали непостоянства
в легкой пляске крылатой на костровище,
в трепыханьи вакханок оранжевых, слишком ясно
видимых глазу, чтоб обманом не стать, пепелищем;

если бы наши измены и метаморфозы
были для нас безболезненны и бесцельны
как для огня, меняющегося сквозь воздух,
миг - и новый виток, новый облик, новая сцена;

если бы вправду мир пребывал в покое,
и от дыма лиственный страх не бежал по лесу,
и в простоте спокойной могли рукою
взять за жабры без ужаса желтого беса, -

разве сидели бы сами в застывшей позе,
благоговея перед опасной тайной?
Разве костру внимали бы, как в гипнозе,
призрак наяд карминных зрачком пытая?

                           ***

Еще ни намека на холод не чудится в свете - знойно.
Еще ни намека на осень не слышится в красках - зелень.
Но время сгущается сбоку - так по краям в бидоне
во сне вызревают сливки.
                И камни уже холодеют.

Еще под палящим пеклом альтовое тремоло пасек.
Помпея пока не пала, Парнок не в степях Сибири.
Но празднует кровь рябина. И это недобрый праздник.
И он разгорается ярче невинности георгина.

Еще урожай не собран, и слово его весомо:
грушовки душистей нету, а бычьего сердца - слаще┘
Но к северу звезды больше. И глуше шумит осока.
И Герде уже не спится в предчувствии леденящем.

                           ***

В Риме, в сверкающем Кьярамонти -
                                что за статуя Нила!
Он возлегает меж плодородья
                                с неким счастьем ленивым.
Он не река, он и впрямь, пожалуй,
                                облик спокойный мужа:
Вакх египетский, жрец урожая,
                                влажный Приап досужий.

Ра иссушающий, позавидуй
                                богу разливов втайне!
Ибо он, тебе не в обиду,
                                смыслом при зное станет:
видишь сколько детей, что путти,
                                прямо к нему слетелось -
прыг на грудь ему и на пузо -
                                все облепили тело!

Ростом с ладонь его, верно, станут -
                                плещутся и щебечут,
тянут за хвост крокодилиц старых,
                                попкой розовой блещут,
тут же жуют виноградец бражный,
                                ловят рыб очумевших -
Нил же валяется в неге блажной,
                                млеющий и небрежный

┘Если язычество - лишь такое
                                взять без сомнений вящих:
стану символом водопоя,
                                влагою возлежащей,
Нилом с илом в желе глубоком,
                                с цаплей в глухом бамбуке -
и чтоб детей прибегало много в полдень
                                к моей излуке.

 

                БЛАГОВЕСТ

Ливень еще не кончился, не упал
весь завесой тяжелою к чернозему,
не изошел в моросящий - шумел пока,
воду что кару обрушивая на поселок,

капли еще густые и злые гнал,
с ветром мешая этот горчащий тоник,
не оскудел, хоть близилось - да, устал,
надо, пора сходить на одну из тоник, -

а в помертвевшем воздухе проливном
мошки уже клубились прозрачной сферой,
бились в танце неистовом и больном,
как и любой абсурд, порожденный верой;

кардиограмму рывками чертя в эфир,
в тучах услышав музыки ветхую просинь,
пляской под ливнем спасали для завтра мир,
ясные дни утверждая в своем прогнозе!

Как их струя топила, сбивая в грязь!
Как они гибли ансамблями в мокрой лаве!
Как они пропадали, в дожде виясь,
как незаметно, радостно погибали!

Наперекор, не дождавшись дождям конца,
не помышляя о жизни и смерти вовсе,
как они звали солнце на небеса,
как они службу справляли в потоке грозном!

Не в янтаре им застынуть, свой тлен храня,
но без следа исчезнуть, оставив взору
память о крошечной пляске во славу дня,
эхо о зуде, что мельтешил в озоне.

Танец - цель и причина их бытия.
Пламя экстаза не думает об огарках.
Их и не вспомнит завтра никто, хотя
впрямь будет воздух ясным, а солнце ярким.

                           ***

А вот гляди, какой дают закат
для передышки от кино дешевых -
на землю садят, просят - "Отдыхай"
и кормят мир карминовым крюшоном.

На золотом размахе полотна
весомо остывает терракота.
Дивись, как чаша дня видна со дна,
где, не встревожен, спит остаток меда.

Червовая вмастила ввечеру,
кровавей нет сеанса для услады,
и ты почти случаен на пиру,
где покоряться краскам кротко рады.

К мистерии на время приближен,
поняв, что мудрецы твердили верно,
учись глаголом жечь, как это жжет -
спокойно, властно, красочно, безмерно.